– Как вы, Алан, восприняли злополучные события на 20-й секунде матча?
– Поначалу ничего не понял. Мы выбегали в атаку, Игнашевич сыграл головой – и вдруг свисток. Обернулся, а Игорь лежит, и все к нему бегут. Когда стало понятно, что произошло, был уверен, что все закончено – как после такого можно играть в футбол? Но через полчаса оказалось, что я ошибался, и это стало самым удивительным в этот вечер. Знаете, больше скажу: есть ощущение, что моя травма стала следствием этого странного решения.
– Каким образом? Она же случилась фактически тайм спустя?
– Мышцы обычно рвутся в двух случаях. Первый: лишний вес и плохая физическая готовность. Ко мне сейчас ни то, ни другое не относится, чувствовал себя прекрасно. При этом вторая причина связана с плохой подготовкой к конкретному матчу, с тем, что ты вышел на поле неразогретым. То есть как раз с нашей ситуацией: после получасового перерыва все остыли, и нагрузки на холодные мышцы в итоге дали себя знать, пусть и не сразу.
– А что вы делали в эти полчаса?
– Ждали в раздевалке, обсуждали ситуацию. Все были уверены: после того, что случилось, матч не может быть продолжен. В душ, конечно, никто не шел, мы не переодевались, но психологически все уже настроились на отмену игры. Что, кстати, добавляло сложности потом, когда продолжить ее все-таки пришлось. Плюс еще все переживали по поводу состояния Игоря, которого увезли в больницу, что тоже настроения не добавляло. Но когда вошел Капелло и сказал: разминаемся, никто, естественно, ничего не сказал – через три-четыре минуты мы уже были на поле.
