23 октября 2015 07:56
– Еще играете?
– Начали в 1979-м со школьными и институтскими друзьями. Со временем кто-то уходил из футбола, кто-то из жизни. Эти места занимали молодые ребята. Вот тут мне стало трудновато. Стимул потерял.
– Казалось, должны были приобрести. Угнаться за молодыми – что может быть прекраснее.
– Не угнаться! Их все больше и больше! Юра Давыдов из "Старко" затевает футбольную лигу, там правило: на поле лишь один человек до 35-ти. Играет с повязочкой на руке. Я был форвардом, сейчас перебрался в защиту. В конце концов, видимо, дойду до вратаря.
– Самый странный день рождения, на котором присутствовали?
– Мои собственные – в Эфиопии, когда служил в армии. Конец 70-х. Но еще удивительнее было справлять там Новый год. Разницы во времени нет. Аддис-Абеба на том же поясе, что и Москва. Представляешь, какой в Москве холод, а в Эфиопии в декабре – жара. Пальма вместо елки, гильзы висят, как игрушки… Вспоминаю и поражаюсь – как у нас было разбросано оружие, патроны. Никакого учета. Патронами играли в шашки. Сейчас кажется, что все это было не со мной.
– Что тогда дарили на дни рождения?
– С подарками тоже странно. Охваченная войной Эфиопия. Но там продавалось то, чего в Москве не найти – джинсы, диски… Дарили какие-то офицерские поделки. Вырезали из дерева.
– Резьба по кокосу?
– Допускаю, что по красному дереву. Все это куда-то кануло. Как и многое, связанное с Эфиопией. Очень жаль!
– Но медали у вас есть.
– "За боевые заслуги". Еще две – в честь юбилея Вооруженных сил. "За трудовую доблесть" – после истории с ледоколом. А за работу на телевидении – "За заслуги перед Отечеством" I и II степени.
– В мирной жизни надевали ордена?
– Когда работал в ТАСС, и ходили на демонстрации. Тогда было принято.
– Давайте про Нью-Йорк. 1975-й, вам 19 лет, приехали из Советского Союза… Как не сошли с ума?
– Можно было сойти! Американцы по-доброму к нам относились, это был недолгий период разрядки в момент правления президента Форда. Сравнимо с началом 90-х, когда мы с клубом "Новости" играли в футбол по всему миру. Везде были желанными гостями.
Я влюбился в американцев. Годы спустя, работая в "Русских пингвинах", понял, что среди них есть разные люди. Но в 75-м полюбил всех. За открытость. В Америке можно было что угодно смотреть, что хочешь читать. Настоящий воздух свободы!
На следующий год должны были справлять 200-летие Америки. Под конец пребывания нам вдруг говорят: "Американцы хотят вас оставить до 4 июля". Причем институту это ничего не стоило бы, они оплачивали.
– Большая группа?
– 10 человек. И руководительница Инна Павловна – женщина пожилая, строгая. Послали запрос в институт. Прилетел неожиданный ответ: "Пусть ребята решат сами". Мы голосовали!
– С каким результатом?
– 6:4 в пользу возвращения. Я был среди тех четырех, которые голосовали против. Из шести победивших, знаю, были те, кто сильно скучал по дому. Были и те, кто хотел остаться, но боялись, что это провокация со стороны института.
– Что-то запрещенное в Америке вы себе позволили?
– Влюбился в американку. Чуть не женился. Познакомились, когда ездил в соседний университет из своего Олбани. Видите, какая у меня майка?
– Точно, Олбани.
– Меня сегодня спрашивали: "В честь выхода Албании на чемпионат Европы?" Нет, отвечаю, это другое место…
– Эфиопия – тема для вас особая. Страшно было лететь на войну? Или после Америки воспринимали как веселое приключение?
– Сделать ничего нельзя было – призвали в армию. Уже удача, что не заслали в какой-нибудь учебный центр в Мары. Эфиопия – все-таки загранпоездка, возможность заработать. Возвращались в Москву с чеками, что-то покупали в "Березке".
Два парня из нашего института до этого остались во Франции, попросили политического убежища. И хорошее распределение было закрыто. Армия и Эфиопия – это считалось "нормально". От такого не отказывались. К тому же, оформляли меня не туда.
– А куда же?
– В Ирак. Тогда совершенно спокойный. Собирался в Басру, чудесный город, который позже разбомбили. Мы продавали в Ирак оружие. Но началась война между Эфиопией и Сомали, я узнал об этом из программы "Время". Наутро в наших паспортах уже стояли эфиопские визы. Но и это воспринималось как что-то кукольное. Я настолько уверовал, что не могу там погибнуть!
– Почему?
– Это же не имеет отношения к нашей стране. Смерть в Африке – слишком абсурдно! Тем более, наши военные специалисты были и в Эфиопии, и в Сомали, строили социализм. Брежнев три месяца выбирал – кто перспективнее? Решил – Эфиопия. Бросили все наше вооружение в Сомали, но прекратили поставлять запчасти. Постепенно те закончились. Советские военные советники сразу переехали в Эфиопию со всеми секретами.
– Как жилось в Аддис-Абебе?
– Даже в самой столице было опасно – шла гражданская война с так называемыми "анархистами". Вдобавок война с Эритреей, которая еще считалась частью Эфиопии. При всех бедах в центре города стояла гостиница "Хилтон". Можно было посещать бассейн. Откуда тебя отправляли в окоп, на передовую. Или в учебный центр. Где наши военные советники работали с израильскими летчиками.
– Первое проявление войны, которое увидели своими глазами?
– Снаряд попал в дзот. В нем пять эфиопов. Куски ног, рук, месиво из крови… Потом прислали из горьковского иняза Мишу Буланого. В их институте было так плохо, что за поездку на эфиопскую войну устраивали конкурс. Миша выиграл. Ночей пять провел у меня в Аддис-Абебе, уехал на фронт и тут же погиб.
– Как?
– Подорвались на бронетранспортере. Самая распространенная смерть. Был еще вариант погибнуть – углублялись в лес. Выдвижные сомалийские отряды захватывали, переправляли в Европу и демонстрировали: вот, смотрите, настоящие солдаты из СССР воюют на стороне Эфиопии. Кто-то организовывал побеги – как правило, ловили и расстреливали.
– Момент самого большого страха на войне?
– Ехали на автобусе вдоль гор – вдруг из-за поворота бронетранспортер, которым управлял кубинец. Врезался в нас!
– Ощущения?
– Угол бронетранспортера дошел до середины салона. Покатились по склону. Понимаю – это всё! Смерть! Нас перебрасывало по салону, пока автобус не встал набок. Самое интересное – не пострадал никто. Только ссадины у нашего водителя.
Второй эпизод – ехали по Аддис-Абебе. Выбежали люди. Непонятно, то ли "анархисты", то ли, наоборот, "анархистов" ловят. Открыли пальбу по нашему автобусу. Мы залегли, свистели пули, но водитель проскочил.
– Ваше хладнокровие – следствие фронтового опыта?
– Это философское восприятие было заложено в характере, но война усилила. Непоправима смерть, болезнь близких. Остальное – ерунда. Я легко отношусь к карьерным потерям.
– Например?
– Была программа "На футболе с Виктором Гусевым". Ее закрыли по объективным причинам – появились специализированные футбольные каналы. "Первый" из этой ниши решил уйти, отставив себе Олимпийские игры, чемпионаты мира и Европы. Вокруг ходили люди: "Давай, борись! Это же несправедливо!" Мне было обидно – но забыл мгновенно. Может, слабохарактерность? Но я думаю – философское отношение к жизни.
– В 1998-м Бышовец возглавил сборную и пригласил вас на должность пресс-атташе. Даже на установку пустил?
– На теорию. Любому комментатору полезно там побывать. Очень интересно. Бышовец двигал фишки, рассуждал о тактике. Но на следующий день отвел в сторону: "Витя, ребята против, хоть ты и свой. Их напрягает твое присутствие".
– Действительно напрягало?
– Мне об этом игроки не говорили. На разборе не было ничего, что кого-то из них скомпрометировало бы. Я тихонько пристроился на последнем ряду. Может, Бышовец испытывал дискомфорт?
– Враги ему мерещились повсюду?
– Да, но всякий раз обосновывал. Так убедительно, что не возникало сомнений. Философские монологи о подковерных течениях – его "коронка". Он же настрадался. Мне жаль, что Бышовец давно не тренирует. Наверное, в какой-то момент надо было довольствоваться малым. Отступить назад, чтоб потом сделать два шага вперед. Хотя понимаю, почему президенты клубов относятся к Анатолию Федоровичу насторожено.
– Почему?
– Любит все решать сам. Президент ему не нужен. А футболисты Бышовца ценят. Выбивая условия для себя, никогда не забывает о команде.
– И вас деньгами не обидел?
– Мне в сборной полагались только суточные. Про премиальные не в курсе. Мы же в 1998-м проиграли все матчи. Когда в 2002-м при Романцеве стал пресс-атташе на время чемпионата мира, о зарплате тоже речь не шла. Предупредили, что будут бонусы.
– Какие?
– Цифры не озвучивали. После Туниса мне вручили семь тысяч долларов. Эта победа оказалась единственной.
– С Романцевым поладили?
– В основном контактировал с Гершковичем. Он в штабе олицетворял взвешенное начало. Романцев – суровый, упрямый, своенравный. Иногда темперамент слишком сильно влиял на его поступки.
Взять историю с предматчевыми пресс-конференциями, которые сборная обязана проводить по регламенту ФИФА. Романцев к ним относился, словно к детской забаве. Дескать, мы серьезным делом занимаемся, а ты ориентируешь на то, чтоб куда-то ходили, что-то рассказывали, отвлекались. Зачем эта клоунада?! В итоге к журналистам отряжали генерального менеджера Полинского.
– Матч с Бельгией смотрели со скамейки запасных?
– Да, потому что его транслировал второй канал. Едва присев, ужаснулся: "Как отсюда можно что-то разглядеть?! Рисунка игры вообще не видно!" Разницу почувствовал и в другом. Наблюдая за игрой с трибуны или по телевизору, кажется, что у футболистов есть время принять решение. Даже при самом жестком прессинге. Там понял, насколько им тяжело. Расставаться с мячом надо гораздо быстрее, чем я себе представлял. Не успеваешь получить, а тебя накрыли!
– Еще что запомнилось?
– Жуткий нервяк перед игрой. Разве что Карпин излучал уверенность. У остальных ноги дрожали. После матча Сычев плакал, Романцев сразу объявил об уходе. А я обратил внимание на Александра Корешкова.
– Его заслали собирать информацию о группе, где были Бразилия и Турция. С кем-то из них Россия могла встретиться в 1/8 финала.
– Совершенно верно. Как раз ко второму тайму добрался до стадиона. С толстой-толстой папкой. И вот, сидел Корешков в углу раздевалки, листал рассеянно конспекты, которые уже никому не нужны…
– Кто первый произнес в ваш адрес – "нефартовый"?
– Началось в 2008-м, когда на чемпионате Европы проиграли в группе Испании. Хотя в репортаже цитировал Акинфеева, который сказал в интервью, что пока этот матч – не самый важный. О том же толковал Хиддинк. Поражение не помешало сборной выйти в плей-офф. Но по реакции болельщиков почему-то превратилось в судьбоносное.
К разговорам на эту тему отношусь спокойно. Воспринимаю футбол как шоу, где прогнозы, слухи, сплетни, предрассудки – часть игры. Если уж меня коснулось, восставать глупо, непоследовательно, да и нечестно. Пусть говорят!
– Что-то потеряли из-за этого?
– Все относительно. Чтоб не злить народ, мне не поручали матчей сборной России на ЧМ-2014. Зато доверили финал. Это полностью удовлетворило мои амбиции. Как и работа в Санкт-Петербурге на жеребьевке ЧМ-2018. Настоящий вызов для комментатора.
– Почему?
– Миллион нюансов, непонятные правила, разные языки... Надо все объяснять.
– К разговору о финале ЧМ-2014. Что стряслось с вами в Рио накануне матча?
– Укусило какое-то насекомое. Правый глаз закрылся.
– Могли отказаться от финала?
– И в мыслях не было! На 120 минут почувствовал себя Синявским. Не самые приятные ощущения – смотреть футбол одним глазом. Плюс читаю в очках, во время репортажа неудобно было пользоваться записями. Ничего, выкрутился. А глаз через пару дней пришел в норму.
– Больше в Бразилии плохого не случалось?
– В Натале попал под тропический ливень. Отработал матч, вышел со стадиона ловить такси – и началось! Укрылся около горы под дырявым навесом, с которого стекала кирпичного цвета вода. Вымок до нитки. Смеркается, машин нет, я на грани отчаяния…
– Кошмар.
– Вернулся на стадион, отыскал выход с другой стороны, поймал такси. Приехал в гостиницу, и выяснилось – номер затопило!
– Ваш коллега Андрей Голованов берет на эфир запасные очки, несколько ручек, бутылку воды. А вы – что?
– То же самое, но побольше. Две бутылки воды, три-четыре ручки. И фломастеры.
– Хоть раз вам понадобились запасные очки?
– Нет. Подметил, кстати, странную особенность. Каждый репортаж заканчиваю с развязанными шнурками. Видимо, так завожусь во время матча, что непроизвольно делаю ногами какие-то движения в такт игре.
– Ваша жизнь пропитана приключениями. Почему до сих пор не написали книжку?
– Постоянно думаю об этом. Есть уже какие-то наброски. Но… То лень, то дела не дают сосредоточиться. Я и музыку слушать не успеваю. Коллекция дисков давно перевалила за несколько тысяч. Покупаю новые, один включаю, остальные рассматриваю. Как марки. Убираю не распакованные на полочку. До лучших времен.